Чекисты [Сборник] - Коллектив авторов (читать книги без регистрации .TXT) 📗
11 декабря. Умер дед. Трагизм этого события сглажен военной обстановкой. Похоронили его на Богословском кладбище. Я рыла могилу, помогали соседи. Но больше о печальном ни слова!
Музыкой я сейчас не сыта, приходится довольствоваться сигналами «тревоги» и «отбоя». Последний более приятен для слуха. Нехорошо» что желудок начинает править духом. Зато в чтении себе не отказываю. Здесь уж я не ставлю- себе голодных норм…
1942 год.
20 апреля. Мама пережила все стадии блокадной ленинградской жизни — страшно исхудала, истощала, лицо опухло, ноги распухли, настроение падало.
Работала вначале просто ординатором в госпитале — сейчас она начальник отделения… У меня «ленинградские» стадии появились несколько позже — теперь опухают ноги — авитаминоз, но я научилась от своей чудесной мамаши плевать на это с самым беспечным видом. Институт я окончила (ценой легкой голодовочки) по специальности проводной связи (дальняя связь, телефония, бильд-телеграфия), получила путевку в наркомат в Горький, но уехать — не уехала, хотя имела в зубах эвакосправку и сидела на узлах. Работой обеспечиться некоторое время не смогла и пошла работать санитаркой в госпиталь.
…Живу в закопченной кухне и отопляюсь мебелью. На лестнице нашей все поумерли или поуехали. 3. П., с которой я жила, умерла. Дивная женщина. Убили ее 125 граммов хлеба.
Решила идти в военную школу.
Конец апреля. Учу людей и сама учусь…. Встретилась с человеком, не говорящим, по-русски, но прекрасно владеющим немецким, чуть похуже — английским и совсем плохо — французским. На удивление себе самой смогла с ним болтать (конечно-, не произносить выспренних спичей) на трех языках. Английский я знаю в пределах технических текстов и, кроме того, самосильно кое-что читала… Как голодная, набросилась сразу на три языка.
Июнь. Я теперь доброволец Красной Армии и изучаю радиодело. Мама работает кошмарно много, и мне приходится только удивляться, как она держит темп.
29 июня. Спешу обрадовать себя и заодно утешить: идем в гору жизни, бодро и весело, обретаем садах себя, обретаем до такой степени, что любуемся белыми ленинградскими ночами, гранитом, Невой, Крестовским островом, отороченным свежей зеленью и… безлюдной тишью. Мамка — совсем молодцом — свежеет, хорошеет, веселеет.
Пока что застряла в инструкторском виде — учутому, чему сама научена. Хоть это дело и благородное — делать из людей людей и радостно наблюдать, как всходит то, что сеешь, а все же не по моей натуре. Меня тянет на горячее, на фронт, и я уже собираюсь полечь костьми, а добиться осуществления своих мечтаний. Работаю довольно ощутительно и одновременно не отказываю себе в удовольствии почитать хорошие вещи вроде Олдинг-тона, Маяковского, Мериме и других почтенных классиков, полуклассйков и просто неклассиков… — в долгу у жизни оставаться не намерена.
Легко мне переносить тяготы житейского и духовного порядка еще и по той причине, что под рукой у меня кроме мамы есть подруга. Мы вместе работали в совхозе, на окопах, вместе зубы клали на полку, вместе догрызали этими зубами последние экзамены, одним словом, падали и духом ш брюхом (в смысле подведения последнего). Вместе инструкторами сейчас… С Ленкой делюсь абсолютно всем, причем просто, непосредственно, от сердца, от души и вообще от всего нутра.
13 июля. Пока я не уйду на оперативную самостоятельную работу — я позорный должник Родины, и каждый угасший в моем жизнетечении день будет утяжелять мой долг и угрызать напоминание о нем.
14 июля. Как мне не хватает деятельного настоящего при жгучем и неотвратимом стремлении к нему.
20 сентября. Ого! Меня уже называют Сильвией Семеновной! Не нравится мне это, но говорят, что так надо для пользы дела.
23 сентября. Не научиться бы курить. А то все балуюсь, балуюсь. Привыкну, тогда пиши пропало.
28 сентября. Многоглазое небо сегодня чисто и не замутнено тучами. Такая ночь, не запятнанная туманами, не издерганная дождливыми порывами ветра, как самый задушевный друг, вызывает на откровенность хотя бы просто с собою. Дружба, завязанная под звездами, будет навсегда освещена их нежным светом…
Первое, что вспыхивает перед глазами, — Эльбрус. Ты всегда напоминал мне об Эльбрусе — в разговорах, письмах и просто на фотографической карточке. Славное было время, славное местечко, славный Кавказ. Но ты-то где сейчас? Никто не знает о тебе ничего, и, что всего печальней, — не знаю я.
8 октября. Лес уже шумит по-осеннему. Желтокрасная листва придает лесу вид опаленного зноем. Это время особенно прекрасно… Но сейчас война. Она свое берет. Все в сознании подавляется одной мыслью — фронт, кровь, ненависть!
25 октября. Наконец-то съездила домой и поработала на благо родным. Семь потов пролила. Мать довольна. А я, стало быть, и подавно. Только вот как побываешь в Ленинграде, так сердце здорово защемит. Знакомых никого. Кругом, пусто. Погоревшие и разбомбленные дома зияют сквозной осенней темью. Ребячьего гомона давно уж не слыхать…
К институту и подойти боюсь, уж больно много у меня с ним горького и счастливого связано. Ребят своих, друзей порастеряла, кажется, безвозвратно… Юрка, может быть, и жив, а вот Костя счеты с жизнью свел. Как он сильно горевал, что не довелось ему повоевать в финскую войну, а теперь свое взял. Те ребята, что эвакуировались, больше во мне не возбудят симпатий.
Октябрь — ноябрь. Я кровожадная никогда не была, но сейчас чувствую в себе все время растущую ненависть к фашизму. Правда, я многого не видела, но прежде всего я ленинградец, и глотнула наравне с ленинградцами, что выпало на нашу долю… Я не знаю, предрассудки это или нет, но когда выпадают веселые денечки, когда много насмеешься, то вдруг становится совестно и по-настоящему стыдно, что еще не все сделала, что можешь.
7 ноября. Сегодня 7 ноября. День торжественный. Погода тоже празднует 25-летие Октября — солнышко и мороз.
1943 год.
22 июля. Дочерью Сальмы Ивановны я достаточно побыла и пожила, нужно быть еще и дочерью Семена Петровича Воскова. Тем более, что случай представился — иду, куда мечтала все время пойти. Красивые слова я оставлю на послевоенное время, а скажу, что считаю себя достаточно подготовленной морально, а тем более физически, чтобы быть настоящим бойцом. Говорят, раз крепко хочешь, значит и крепко получится. А я направляю всю свою волю, соединенную с разумом, в единственную цель — быть патриотом до конца.
25 июля. Вся военная жуть и горесть будут потом подернуты особой дымкой, которая необходима для воспоминаний. А сейчас это голо и давит, а потому трудно. В таких условиях надо развивать и укреплять главный двигатель человека — волю… Часто в житейской мудрости примитивно рассматривается действие воли. Сделай то, чего тебе безумно не хочется делать в данный момент, и ты, значит, достиг чего-то… А достигнуть результата— это стать настоящим культурным советским человеком. Этой цели я до сих пор добивалась, не ощущая резко, чего добиваюсь… Теперь же, добившись возможности попасть на фронт, я одновременно приложу все свои усилия.
26 июля. Этот чертов обстрел растянулся на целые сутки, каждые полчаса — залп. И в результате день пропал— не пройти, не пускают. Нам они мстят задним числом. Чем крепче фрица бьют на фронте, тем чаще он обстреливает Ленинград, уже, видно, не мечтая прогуляться по нему.
И августа. Долговязый неуклюжий Колька канул в вечность, а возродился капитан Б., настоящий фронтовик. Когда такие изменения происходят в знакомом, близком человеке, то это знаменательно и для друзей. Только не прав ты, друг дорогой, что многие стремятся на фронт для успокоения совести — не тыловая, мол, крыса. Голос совести заглушается и в тылу, надо только работать хорошенько,' а горячее желание идти на зов Родины удовлетворяется лишь на фронте.
17 августа. Образование мое не окончено. Теперь, как только война кончится, брошусь в работу и костьми лягу, а буду инженером. Мама пишет, что наш институт объявляет набор на все курсы. Хоть и обидно, но совести не хватает уйти с военной службы.
